Я под дождём иду по улице босая

С праздником!

Сказка на ночь....

Впервые Ки́ран увидел Её в пятницу. Да, кажется, тогда была именно пятница: пьяный, пропахший табаком вечер, скабрезные шуточки Билла, стакан с виски на барной стойке... И сумасбродное предложение: «А не сходить ли нам в цирк, приятель?» И они пошли: захотелось вспомнить босоногое детство. Тот самый цирк-шапито, снова приехавший в их провинцию. Киран сидел в заднем ряду, чувствуя, как хихикающий друг пихает его острым локтем. Пахло пригоревшим попкорном и помётом зверей. Острый, тяжёлый запах вился вокруг, проникая в ноздри. Пьяный Киран улыбался, глядя на вихлястых клоунов и гарцующих зебр. Вяло аплодировал усатой женщине и акробатам. А после... после случилось то, из-за чего вмиг улетучился хмель. Потому что на арену выбежала... – Встре-е-е-ечайте! Нет. Вылетела. – Мо-о-о-отылёк!.. Девушка-бабочка. Девушка-мечта. Киран застыл, глядя на крылья, трепетавшие за её спиной: цвета осени, с окантовкой золота, они сыпали вокруг переливчатой пыльцой, и зал ревел, протягивая к ней руки. Невысокая, изящная, босая, она танцевала на арене, изгибаясь так, как не мог никто другой, а под конец взлетела под купол на незримых канатах... и исчезла, распавшись на стаю голубых мотыльков. – Кру-у-уть! Эффекты – класс! – восторгался Билл, аплодируя. Киран же – бледный и напряжённый – просто сидел, подавшись вперёд, сцепив холодные руки. Что-то было не так. Что-то... было нехорошо. – Ладно, бро, айда в клуб! – приобняв друга за плечи, сказал Билл после представления. Народ расходился, возбуждённо галдя. Переходил к киосочкам сладкой ваты и мерцающим во тьме аттракционам. – Нет, я... домой, – вывернулся из объятий Киран. – Ну, дело твоё, – фыркнул друг и тут же отвлёкся на девиц, прошедших рядом: – Эй, девочки! Как насчёт выпить? А меня зовут... Киран помедлил. И, ступая тихо-тихо, направился за кулисы. – Плохо работаешь, – скрежетнул чей-то недовольный голос, и Киран замер, спрятавшись в тени. – Нужно больше! Куда больше мотыльков! – Я устала, – прошелестел ответ. – Без леса, без родных земель... Я умираю, господин! Отпустите... Я достаточно вам служила! Киран оцепенел. Выглянул из укрытия потихоньку. Там, рядом с тусклым фонарём, у бочки съёжилась летучая девушка. И крылья её никуда не делись. Они трепетали, как крылья бабочки. Нечто прекрасное, неотделимое... А рядом, сжимая кулаки, высился седой хозяин цирка. – Лгунья, – прошипел он. – Все феи лгут! «Феи», – сглотнув, повторил про себя Киран. В памяти всплыло лицо бабушки, пронёсся негромкий голос, что рассказывал сказки. «А феи правда есть?» «Правда, внучок. Я их видела. Я...» – Отпустите! – Ты отправишься в клетку! Руку Кирана тронуло нечто лёгкое. Он невольно дёрнулся, задев ногой пустое ведро, и то загрохотало, упало, покатилось по проходу. – Кто здесь? Хозяин цирка выхватил револьвер и кинулся на звук. Киран попятился – и побежал к выходу. *** ...Выходные у бабушки пахли изюмными булочками и корицей. Она сама походила на пропечённый маффин: такая же тёплая, сдобная. Вечерами бабушка читала внуку о феях чудесного мира. Малом народце, что обитал в их стране: существах гордых, весёлых и опасных, доверчивых и лживых, добрых и плохих... Когда-то Киран и правда верил в них. Помнил наизусть истории о том, как чу́дные феи могли призывать мотыльков. Да только детство давно осталось в прошлом. Застыло на фотографиях. Киран сто лет не звонил бабушке: такой далёкой и такой родной. От осознания этого стало стыдно. Щёки запылали, а ноги сами собой повернули в магазин: зайти, купить всего самого лучшего, порадовать... Он же помнит, что она любит? Помнит, несмотря на то, что теперь видит её лишь дважды в год: на День Рождения и Рождество? Киран помнил. Но бабушка, открывшая дверь, даже не посмотрела на подарки. – Мой мальчик!.. Были объятия и слёзы. Ужин, после которого не то что встать – говорить от сытости трудно... Но Киран, промокнув салфеткой губы, всё же сумел задать вопрос: – Бабушка... А помнишь, ты рассказывала о феях? – А зачем тебе? – сразу прищурилась старушка. Киран отвёл взгляд. Рассказать или не рассказать? За стеклом, в темноте, внезапно метнулось что-то быстрое, лёгкое. Ночной мотылёк, понял Киран. И, неожиданно для себя, принялся говорить. Веря и не веря, он поведал ей о представлении, о девушке и словах хозяина цирка. И чем дальше рассказывал, тем мрачнее становилась бабушка. – Злыдень! – под конец выплюнула она. – Нашёл-таки диковинку! Пленил фею мотыльков!.. Киран вдруг вспомнил, что бабушка, в отличие от родителей, никогда не одобряла шапито. Если цирк приезжал в город, когда он гостил у неё, бегать туда с друзьями-мальчишками приходилось тайно. – Знаю я этого «господина»! – процедила бабушка, раздувая ноздри. – Всегда гнилой был! Значит, ухитрился, стащил туфельки, пока ночью танцевала! Спрятал за железными дверьми! «Туфельки?» В памяти всплыла давняя-давняя сказка: если осенью, в полнолуние, увидишь на лесной прогалине плясунью-фею, что пляшет босиком, и, прикрывшись веткой рябины, украдёшь её туфельки – будет она исполнять твои желания, покуда обувку не вернёт... – Она ведь умрёт без леса, бедняжка... Зачахнет! – всхлипнула бабушка. – А вот и нет, – сказал Киран и решительно встал из-за стола. Похоже, ему надо было вспомнить не только сказки. *** ...Она снова порхала по арене: прыжок, поворот, вверх, вниз. Пируэты, сонм голубых мотыльков, что вьются дрожащим шлейфом... Скоро, очень скоро вспыхнет бирюзовый фейерверк под вздох толпы. Киран был терпелив, внимателен. Не зря он ходил сюда всю неделю, травил байки с охранниками, приглашал их выпить и бросал бармену: «Повтори!» Кошелёк пустел, но цель близилась. Вскоре он узнал привычки и распорядок дня хозяина цирка. Узнал про железный сейф за картиной и ключи, всегда носимые в кармане. «Потерпи, Мотылёк. Ещё чуть-чуть потерпи!» Вот и последнее в их городе представление. Сегодня хозяин обязательно будет в зале: смотреть из первых рядов, как простой зритель. Эта привычка его и подведёт. И подвела. «Глаза боятся – руки делают». Когда-то попавший в плохую компанию, погоревший на воровстве, подросток Киран долгое время состоял на учёте в полиции. Сейчас, взрослый и остепенившийся, он не нарушал закон. Разве что парковался порой в неположенном месте. Но сегодня, в этот особенный вечер, когда-то освоенные навыки вновь пробудились внутри. Минута, другая – и связка ключей поменяла хозяина. Выскользнув из шатра, Киран тенью прокрался между вагончиков. Вот и оно, лакрично-чёрное логово хозяина. И охранник, который, расстёгивая ширинку, только что отошёл в кусты. Киран вставил ключ в замочную скважину. Звяк! Дверь не скрипнула: хорошо смазаны петли. Сердце колотилось как бешеное. Киран прошёл внутрь и включил фонарик. Вскоре сейф был обнаружен и открыт. А в нём... Киран и не глянул на толстые пачки денег. Взгляд его прикипел к коробочке, где лежали голубые, словно незабудка, туфли, обшитые лепестками неведомых цветов. Киран улыбнулся. И прижал находку к груди. *** Танец завершался. Когда Киран вышел на свет, фея взмыла к потолку, приковав к себе взгляды. – Мотылёк! – во всё горло позвал он, перекрикивая толпу, и воздел над головой туфельки. – Лети, Мотылёк! Ты свободна! Его увидели. Ахнул хозяин цирка. Но, прежде чем он ринулся вперёд, фея уже упала вниз камнем. Чудесная пыльца обдала Кирана с ног до головы, будто облаком духов. – Свободна! – пискнула фея, обувшись за секунду. – Ах ты подлый... Щёлкнул взведённый курок. Мимо Кирана пролетела пуля. Толпа зрителей заверещала, бросились на подмогу охранники... ...Но тут в бой вступила фея. Взмах руки, хриплый вопль – и враги исчезли в буре лепестков. Мотылёк махнула зрителям, послала воздушный поцелуй освободителю и... рассыпалась на миллионы сияющих бабочек. – Вот это шоу! – выкрикнул кто-то, и на Кирана, единственного, кто остался на арене, обрушились аплодисменты. Позже, когда всё-таки удалось улизнуть, он устало шёл домой. Завтра надо заглянуть к бабушке. И всё-всё ей рассказать об этом. Вот обрадуется! Щёку вдруг тронуло лёгкое крылышко: уже знакомый мотылёк пронёсся рядом, приятельски помахав крылом. Киран проводил его взглядом и улыбнулся. «Лети. Всегда будь свободен».

Автор: Яна Демидович.

Мой любимый Февраль…
Мой немыслимый… мой необъятный… Двадцать восемь порывистых вдохов впитали насквозь.
Твой заснеженный цвет… твой туманный чарующий запах…
Твоё имя по буквам на Море моё разлилось…
Ты целуешь, как снег… Наугад... неожиданно… в душу
Словом, строчкой... улыбкой...глазами соцветья Весны.
Говори, говори… это я… я пришла тебя слушать…
Двадцать восемь растаявших дней оказались тесны.
Мой любимый Февраль…
Ледяной мой… морозный и нежный
Ты не против?
Я сяду вот здесь… прямо так… на порог…
Я боюсь - ты уйдешь… не заметив, как первый подснежник
Излечил двадцать восемь простуженных инеем строк ...

Автор: Русалкамари